Продолжение. Начало тут.
Формирование авторитарных режимов на большей части постсоветского пространства (включая РФ) обычно объясняют тяжелым наследием тоталитарной эпохи. Общим местом либеральной политической мысли является тезис о том, что жизнеспособная демократия может существовать лишь при рыночной экономике и преобладании частной собственности. Нигде в мире частная собственность и рынок не были до такой степени выкорчеваны из общественной ткани, как в СССР. До их полного восстановления речи о реально работающем демократическом механизме быть не могло.
Другое объяснение, особо популярное у правой части либералов: восстановление рынка и частной собственности неразрывно связано с болезненными социальными издержками и требует "непопулярных мер". Большинство будет сопротивляться, цепляясь за государственный патернализм, к которому привыкло. Поэтому на переходный период объективно нужна власть, способная ломать общество через колено. Это и есть постсоветская разновидность концепции "авторитарной модернизации".
Однако "совковый народ", мечтающий вернуть царство Госплана и всеобщего дефицита, оказался мифом либерального сознания. Большинство общества настолько не хотело этого возвращения, что было готово не только терпеть болезненные издержки "переходного периода", но и мириться с явно несправедливыми отношениями собственности, сложившимися в результате. Политические группировки, звавшие назад в Госплан, пользовались ничтожным влиянием. Крупнейшая организация "советских традиционалистов" — КПРФ — в целом признала и рынок, и частную собственность. Ее программа требует лишь частичной корректировки сложившейся модели монополистического капитализма.
Историческим фактом является то, что в России самый болезненный период рыночных реформ приходится на период наивысшего расцвета либерально-демократических форм общественно-политической жизни. Да, совершенный Ельциным в 1993 году бонапартистский государственный переворот нанес молодой демократии тяжелую рану. "Залпами башенных орудий" была продавлена Конституция, содержавшая в себе зародыш "президентского самодержавия". Но наружу этот уродец вылез только в эпоху Путина, когда восстановление рынка и частной собственности в целом уже совершилось и болезненный переходный период остался позади.
Возникший в результате рыночных реформ олигархат действительно очень боялся нового передела собственности. Но не столько в результате народного возмущения, сколько в результате внутриэлитных разборок. Таким переделом грозила любая возможная "передвижка власти", ведь на близость к людям из власти была изначально завязана и оставалась завязана вся собственность олигархов. Поэтому они активно поддержали построение такой политической системы, которая сменяемость власти должна была исключить.
Но остается вопрос: почему общество не смогло добиться более демократической модели приватизации и практически не оказало сопротивления формированию авторитарного режима Путина, сложившуюся олигархическую систему закреплявшего? Конечно, к концу 90-х имело место массовое разочарование в либеральной демократии тех, кто был страстно увлечен ею в Перестройку и возлагал на нее явно завышенные и преждевременные надежды.
Незрелая либеральная демократия дает достаточно поводов воспринимать ее лишь как форму соперничества олигархических групп, в котором рядовые граждане — не более чем манипулируемая подтанцовка. В низах может получить широкое распространение представление о том, что свободная политическая конкуренция нужна только элитам. Простому человеку от этой возни не только никакой пользы, но и лишняя головная боль: паны дерутся — у холопов чубы трещат. Лучше бы вся эта "борьба в элитах" нас вообще не касалась, не отвлекала бы от куда более насущных дел.
Для людей, настроенных подобным образом, ни политические свободы (слова, собраний, организаций), ни честные, конкурентные выборы, ни другие инструменты реализации права гражданина на участие в принятии политических решений не составляют ценности. Они легко обменяют их на самый скромный уровень социальных гарантий. А правовую защищенность (которая, как известно, такой же мираж, как и демократия) обменяют на благосклонность влиятельных лиц, оказываемую в обмен на лояльность.
"Олигархической вакханалии" свободной политической конкуренции такие люди предпочитают властного хозяина, который всю эту вольницу приструнит и выстроит элиты под себя. Выстраивая систему свободной от влияния со стороны общества "власти с развязанными руками", новорусская олигархия смогла опереться на антиолигархические настроения низов. И когда Путин стал постепенно, но последовательно душить живую политическую жизнь, даже те, кто не купился на дешевые сказки о борьбе с олигархами, испытывали злорадное удовлетворение.
Обида на то, что "нас обманули", не снимает вопроса о том, почему общество дало себя обмануть в 90-е годы. Почему после Перестройки общество выпустило инициативу из своих рук и позволило обновленным свежей кровью оргпреступности старым номенклатурным элитам провести воровскую "прихватизацию" и построить деформированный, бандитский, мафиозно-олигархический капитализм, породивший путинщину? И вот здесь необходимо вспомнить о явлении, получившем название "посттоталитарной атомизации".
Дело не только в недостатке навыков самоорганизации, самостоятельного коллективного действия, десятилетиями закатывавшихся в асфальт советским тоталитарным режимом. Дело не только в том, что годы "перехода к рынку" также не располагали к проявлению солидарности и гражданственности: каждый выживал как мог и каждый был сам за себя. Дело еще и в том, что навязывавшийся советским государством обществу искусственный, казенный, принудительный псевдоколлективизм вызвал болезненную реакцию отторжения любых форм коллективизма и солидарности.
Как только мертвая хватка государства ослабла, общество бросилось как бы в противоположную крайность — в активно культивировавшийся новыми элитами агрессивный, воинствующий индивидуализм, переходящий в откровенно социал-дарвинистский эгоизм. Этот процесс бурно приветствовала и значительная часть либеральной "прогрессивной общественности", видя в нем освобождение личности от пут "совкового" патернализма. Однако этот "новый индивидуализм" оказался очень хорошо совместим с патерналистскими привычками.
Дело в том, что циничный прагматик, ориентированный исключительно на личное благополучие и личный успех любой ценой, оказался предельным конформистом, которого было очень легко загнать в стойло. Из шкурных соображений он всегда готов исполнять заведомо незаконные и аморальные указания вышестоящих и принуждать к такому исполнению нижестоящих. Расположение начальства для него важнее собственных убеждений, гражданских принципов, совести, элементарной честности, собственного достоинства.
Эти люди органично встроились в систему корпоративного принуждения к вертикальной лояльности, ставшую фундаментом путинской диктатуры. Именно эти тысячи "маленьких винтиков" и "мелких сошек" фальсифицируют выборы или отворачиваются, когда это делают другие. Именно они используют "административный ресурс" для политической поддержки власти и затыкают рот несогласным. Либералам свойственно связывать эту систему исключительно с "бюджетной сферой". Но в частном бизнесе она работает точно так же.
Постсоветский индивидуалист-приспособленец твердо знает, что сильный всегда прав. Что успешно, то и оправданно. И если ты сумел успешно подтасовать результаты выборов и закатать в асфальт протесты против этого — то и молодец. Настоящий легитимный лидер. Ты доказал свое право на власть. Нормально, когда власть мухлюет на выборах и в судах. Нормально, когда она затыкает рот своим оппонентам и расправляется с ними. Власть в своем праве.
Неприятие обществом аморальности и бесстыдства власти, отторжение государственного насилия и государственной лжи бурно пробудилось в Перестройку и стало ее важнейшей движущей силой. Этот порыв захлебнулся в посттоталитарной атомизации и постсоветском индивидуализме. Общество быстро потеряло чувствительность к аморальности и бесстыдству власти, что и открыло двери авторитаризму.
Но чтобы "новый авторитаризм" восторжествовал, нужна была все же еще и некоторая экономическая база. Та база, которая до сих пор заставляет многих наших сограждан воспринимать путинскую эпоху как эру покоя, благополучия и открывшихся возможностей, пришедших на смену великим потрясениям и безнадеге голодных "лихих 90-х".
Бурный экономический рост и несомненный подъем общего благосостояния в России "нулевых" объяснялся не только высокими ценами на нефть. И даже не только реформами 90-х, которые, при всей их кривости, все же развязали руки частной инициативе. Именно в этот период российское общество окончательно приобрело все основные черты общества постиндустриального. И технологически, и по уровню потребления оно продолжало сильно отставать от передовых стран Запада. Что неудивительно. Ведь постиндустриальный переход в России начался с запозданием на два-три десятилетия. Но как оказалось, постиндустриальное общество может позволить себе отставание.
Продолжение следует...
