"Давайте…"
Б. Окуджава
Давайте оставаться на теме дискуссии. Из-за не к месту употребленной бессмысленной цитаты философа, вспыхнул спор, который подобно оку гигантского тайфуна, втянул в себя Пиночета, Че, Эренбурга, Фадина (?), Синявского, Солженицына, Солонина, Рассела, Сталина, Гитлера, Достоевского… Бомбардировка читателя именами крупного калибра и их же трескучими фразами имеет целью, в общем случае, прикрыть позиции слабые, такие, что заведомо не защитить. В полемике это путь в никуда, потому что то, что для кого-то – Померанц, для иного – Гитлер, даже если последнего в силу известных причин, цитируют без ссылки на автора. Еще одним доказательством слабости позиции оппонента есть упоминание о "сорокалетней знаменитости тезиса Григория Померанца". Оно указывает лишь на верность принципа: глупость не имеет срока давности – сказанная 2 000 лет назад остается и сегодня такой же глупостью, несмотря на благородную плесень истерического цитирования[1].
Не достигает цели и разворачивание тезиса Г. Померанца, скорее наоборот – усугубляет странное впечатление, произведенное урезанным вариантом, процитированным В. Шендеровичем. "Стиль" не может "создать цивилизацию" именно в силу своей вторичности, зависимости от "Предмета". Не станут же адепты цитаты утверждать, что современный мир создали репрессии, а не идеологии. И Померанц, думаю, не стал бы.
Еще меньше критики выдерживают аргументы Е. Ихлова, к коим и позволю себе обратиться. У меня, к горькому моему сожалению, нет на вооружении "волшебной гоголевской (?! – курсив мой, И.Б.) формулы", поэтому буду, как всегда, донимать читателя своими собственными словами и мыслями. Я до сих пор не относила себя к "опровергателям Померанца", но в целях миротворческих, верная принципам амбигуитетной толерантности, готова принять, что "/…/ коммунизм и нацизм – две разновидности одинаково чудовищного тоталитаризма". Итак, давайте… Давайте думать, что сказанное верно. И прочтем еще раз написанное:
"/…/ коммунизм и нацизм – две разновидности одинаково чудовищного тоталитаризма. Но это как раз и означает, что суть, репрессивные методы и социальные практики (стиль) режима важнее темы (т.е. используемых им идеологий и исторических особенностей /…/)" (курсив мой, – И.Б.).
Оставим за скобками стилистику (одинаково – есть критерий сравнения; как один тоталитаризм может быть "одинаков" по отношению к самому себе – загадка. Очевидно, автор имел ввиду две одинаковые разновидности тоталитаризма…) и обратимся к аргументации. Что здесь из чего следует ("означает")? Именно приведенная цитата и доказывает, что причинно-следственная связь напрочь отсутствует, вернее, видна одному автору. Если коммунизм и нацизм две части одного, то и методики, используемые ими должны быть одинаковы. Тут автор прав. Но что приводит его к выводу: "означает, что суть /…/ (стиль) режима важнее темы /…/"? Идентичность методик лишь подтверждает идентичность природы режимов. И больше ничего. Никакой иерархии отношений "Предмет – Стиль" в цитате мы не находим. Ее, повторяю, увидел лишь автор, и увидел через очки "великого" имени.
Давайте еще раз: что в конструкции "Предмет – Стиль" первично? Совершенно очевидно – "Предмет". Он единственно виновник возникшей полемики, а, следовательно, и стиля ее. Таким образом, низводя "Предмет" до второго (зависимого) по значимости члена конструкции, можем с полным правом заменить его любым другим, при неизменном "важном" и "правильном" "Стиле". В примере Е. Ихлова заменим "коммунофашизм"[2] "демократией", как это и случилось в Германии по окончании Второй мировой войны. Что в этом случае произошло со "Стилем"? Та же операция произошла в СССР в конце 80-х – вторая и равная по чудовищности первой часть тоталитаризма была заменена демократией. Как изменился "Стиль" системы? И тут следует признать правоту Е. Ихлова: недовольных здесь тихо расстреливают на улицах, поят чаем с полонием или Гельземиумом изящным, но их уже не "похищают "эскадроны смерти", зверски [не] пытают, а тело [не] пропускают через бетономешалку (Аргентина) или в устрашении [не] выкладывают на площади (Сальвадор)" (курсив мой – И.Б.).
В обоих приведенных примерах произошла замена одного и того же "Предмета" – коммунофашизма – на "демократию". Но, если в случае Германии, замена "Предмета" привела к кардинальной смене "Стиля" (а не наоборот!), то в СССР легкая коррекция в сторону редукции "Стиля" лишь подчеркнула, что "Предмет", по сути, концептуально, не менялся. И первый и второй примеры доказывают вторичность "Стиля" по отношению к "Предмету".
Но что же мобилизует и вдохновляет оппонентов? Что толкает их под руку на поиски новых и новых аргументов в пользу дела явно проигранного и очевидного? Ответ на этот вопрос мы находим в модели Е. Ихлова о иерархии категорий "режим – репрессии". Дело здесь в подспудной, т.е. эмоциональной, а не рациональной подмене понятий. Речь, подчеркиваю, не о сознательной подтасовке, а о эмоциональном восприятии понятия "репрессии". Произнося это слово, мы ментально невольно переключаемся на невинные жертвы режимов: от 8 до 12-ти млн. заморенных голодом украинцев, 6 млн. убитых евреев, миллионы расстрелянных, сгинувших в лагерях, бесчисленные жертвы самой кровавой войны… Все это справедливо. И об этом нельзя забывать. Но в исходную конструкцию, таким образом, входит третий член: "режим – репрессии – жертвы". В этом виде она неустойчива и распадается на две: "режим – репрессии" и "репрессии – жертвы". И вот здесь начинается самое интересное. Если с первой формулой мы разобрались и доказали, что "репрессии" ("Стиль") в силу производности от "режима" ("Предмета") не могут быть важнее его, то со второй дело обстоит несколько иначе. А именно – оппоненты, мысленно заменив "режим" "жертвами", т.е. подставив "жертв" в формулу на место "Предмета" выводят, что "Стиль" "важнее". Но все обстоит как раз наоборот: "репрессии", перейдя в новую формулу, изменили статус со "Стиля" на "Предмет", а "жертвы" заняли пустующее место "Стиля" (как "результата", т. е. репрессии привели к жертвам, а не vice versa). При учете этой ошибки, иерархия конструкции ни коим разом не противоречит логике.
К сожалению, моя попытка помянуть добрым словом классику, услышана не была, и оппоненты продолжают старательно выплескивать "ребенка" ("Предмет") вместе с "водой" ("Стилем"). Это следствие незамеченной относительности членов конструкции "Предмет – Стиль", доказанной выше. Если для наблюдателя важен "ребенок", то и "Стиль" (температуру, качество и количество воды…) подбирает он, соотносясь с "Предметом"; если "Предмет" – вода, то, разумеется, ни пол, ни возраст, ни вес "ребенка" роли уже не играют. Но в этом случае первоначальный "Предмет" предстает уже "Стилем" и наоборот (но эмоционально мы всегда будем ставить "ребенка" на позицию "Предмета"!). То есть, рассматривая "репрессии" в контексте произведенного ими эффекта (а иначе, отвлеченно, их рассматривать нельзя), наблюдатель ставит их логически в положение "Предмета", хотя продолжает утверждать, что "репрессии" остаются "Стилем". Теперь мерилом нравственности для него мысленно становятся "жертвы", пусть и не упомянутые в формуле. В такой постановке задачи очевидно, что "репрессии" важнее "достижений" и "побед" режима. Но в исходной конструкции "режим – репрессии", т.е. в контексте идеологий, породивших репрессии, "Предметом" всегда будут оставаться идеологии.
Легче всего логика конфликта передается, как всегда, в гастрономических критериях. Для того, чтобы понять, что в логической конструкции "Конфета – Фантик" "Предмет", а что – "Стиль", и что важнее чего – достаточно пожевать несколько минут последний.
Повторяю: ни Холодная война, ни "кучка вокруг журнала "Синтаксис"", ни "антисоветский "большевизм"", ни время, проведенное философом в тюрьме – ничего вообще на свете – не сделают фантик сладким, а "Стиль" дискуссии важнее "Предмета" ее. Философ сказал глупость.
Теперь давайте обратимся к еще одному великому месту в статье Е. Ихлова.
Я – о ""печенеклевании" Виктора Шендеровича". Уж и не знаю: понял ли Е. Ихлов мою мысль и протянул руку (в этом случае горячо хватаю ее и крепко жму!), или "правда таланта" подвела, но более точно попасть в нерв "русского" менталитета невозможно. Именно, именно выразил автор то, что я сказать так прямо не решалась. Да-да, весь текст В. Шендеровича можно рассматривать под углом зудящего прометеизма российской интеллигенции. Защищая право артиста публично высказывать "чудовищную дрянь", борется В. Шендерович не только за собственное право стать очередным "провидцем", незадачливым обладателем вечно отрастающей печени, но и за цеховые интересы. Весь пафос моей статьи был о том, что в любой другой стране, где нет надобности "защищать людей от произвола богов", не могут появиться ни баталовы, ни морицы, ни кобзоны, ни шендеровичи, ни дугины. И прохановы тоже не могут. Есть артисты, писатели, философы и т. д. – интеллигентные люди, обладающие той или иной толикой таланта и имеющее свое мнение. Свободный народ мнение это интересует "от сих, до сих".
Потому просто, что свободен народ.
И еще потому, что в свободных странах нет "интеллигенции"[3]. Интеллектуалы есть, а "интеллигенции" – нет. Не потому ли, что сама природа труда интеллектуального исключает "кучкование", цеховые рамки и любые кодексы, кроме сознания личной ответственности? Не странно ли, что именно и единственно российской тоталитарной системе понадобилось в XIX веке (по некоторым данным – даже во второй половине XVIII) создать некую корпорацию ручных интеллектуалов, которые, с одной стороны "смели" выражать в известных рамках свое недовольство системой и "самоотверженно вести народ к свету" – опять-таки, в рамках известных, спущенных и одобренных соответствующими органами, а с другой заботились о том, чтобы народ ни дай бог не посягнул на устои своего рабства? Тема эта слишком увлекательна для исследователя, чтобы писать о ней всуе. Возможно, я выскажусь по ней в свое время, сейчас же хотелось бы отметить следующее.
"Интеллигенция", как класс (прослойка, социальная категория) возникла в стране самого чудовищного тоталитаризма, где уровень порабощения народа не знал себе равных (здесь Е. Ихлов несколько передергивает карты: ни немцы, ни французы, ни даже итальянцы с португальцами, ни 77, ни 207 лет назад, и никогда вообще такого уровня порабощения не знали). До этого не додумалась ни одна диктатура: ни испанская, ни сальвадорская, ни греческая или аргентинская. "Интеллигенция" была экспортирована красными штыками в колонии Восточной Европы и исчезла вслед за империей зла. А в России осталась.
Это – первое свойство "интеллигенции", достойное пристального внимания.
Второе. Нынешняя дискуссия о "праве таланта" болтать "чудовищную дрянь", развязывая тем самым руки властям для новых военных преступлений и вдохновляя народ на роль пушечного мяса – итог двухвекового развития феномена "интеллигенции". Равно, как и уровень свобод, социальной защиты, науки, здравоохранения... Сегодняшним, промежуточным, результатом этого развития стали – в дополнение к уже упомянутым "светочам" и "совестям нации": михалковы, задорновы, гранины, бондарчуки и пр., и пр., и пр. Имя им – легион.
И в заключение.
Вся экзальтация вокруг цитаты философа возникла именно из-за попыток придать ей силу обобщающей, универсальной мысли. Тогда как пущена она была в свет именно как неудачный парафраз упомянутой немецкой пословицы. Г. Померанц имел ввиду то, что сегодня, здесь, на Западе, является неотъемлемой частью курсов повышения квалификации руководящих работников всех уровней всех фирм и госслужащих, и часть чего известна каждому как "политкорректность". Правильно выбранный стиль помогает донести до оппонента свои аргументы так, чтобы не вызвать его отторгающую реакцию, провести дискуссию в свободном и креативном ключе, когда диспутанты не чувствуют себя загнанными в угол попытками априори воспринять в штыки все, сказанное ими. Правильно выбранный тон дискуссии – гарантия того, что и аргументы противной стороны дойдут до вас в полном объеме и ясности. Это гарантия рациональной реакции на предложения противоположной стороны, верно принятых решений, будущего фирмы в конечном итоге. Но никто и никогда не станет на этих курсах убеждать слушателей, что тон дискуссии важнее темы, собравшей людей за столом.
[1] Ср., например, "Со щитом или на щите".
[2] Эдакий "Тяни-Толкай" тоталитаризма ХХ века.
[3] "Слово "Интеллигенция" ("русская интеллигенция") означает социальную категорию интеллектуальных профессий преимущественно в России или СССР" (Википедия, пер. с нем. мой – И.Б.).
""Интеллигенция" - в 1860 году в России возникшее обозначение для социальной группы образованных людей, не принадлежащих духовенству /…/ после 1945 года, в странах Восточного Блока – обозначение людей с высшим образованием" (www.enzyklo.de. Пер. с нем. мой – И.Б.)
