Сегодня в 5:40 в больнице, не выходя из комы.
Когда-то, сто миллионов лет назад, мы с Димой Зыковым после съемок очередной полусекретной ЛГБТ-пробежки взяли у Леши вот этого интервью. Посмотрите его обязательно. Там не только про Лешу, там и про меня.
До этого я встречала Лешу на акциях, но надо сказать, к ЛГБТ-активистам относилась я на тот момент крайне настороженно, будучи умеренной гомофобкой. Именно к ЛГБТ-активистам и ЛГБТ-активизму. Геев я знала и раньше, относилась к ним спокойно, очень отдавала себя отчет, что лупить их не надо, а лупить надо тех, кто лупит беззащитных людей, но полагала, что никакие гей-парады тут, извините, не нужны. По комплексу разнообразных причин.
Алексей стал человеком, который изменил мою точку зрения на этот счет. Вообще на ЛГБТ-активизм. Он нашел слова и поступки, которыми доказал мне, что без этого нельзя. Я увидела человека, который не маньяк, не клоун, не фанат, не выпендрежник. Алексей не был сосредоточен именно на этой теме, хотя уделял ей много сил, но он резонно полагал, что ситуация с ЛГБТ в России не изменится, пока не изменится режим. И он выступал против режима. Как я думаю, что ситуация с тюрьмами в России не изменится, пока не изменится режим. И я выступаю против режима.
Поэтому Леша всегда был рядом. На несогласованных ли протестные акциях мы стояли рядом, готовили ли вместе концерт, чтоб собрать денег политзаключенным, сидели ли на собраниях "Солидарности". Был обычным активистом оппозиции, одним из нас. Я увидела к своему недоумению абсолютно адекватного человека, смелого, ответственного и очень честного. Особенно честного. В это интервью не вошло много чего, мы ж говорили под камеру часа два. На мои нелицеприятные вопросы про ЛГБТ Алексей не только признал, что во многом — действительно так, но и сумел мне объяснить, почему оно так. И я не могла не согласиться. Но именно честностью он меня подкупил.
После этого интервью мы стали вдруг приятелями. Не так, чтоб дня не могли друг без друга прожить, но я не очень пока представляю, как все вот эти праздники, дни рожденья свои, Новые года с подарками и елкой буду встречать без Леши. Мне будет тебя очень не хватать.
Наверное, могло быть иначе. В 2010-м на очередном 31-м на Триумфалке при задержании Леше сотрудники полиции сломали руку. Сложный перелом. Леша сидел бледный и молчал. Я с боем вынимала его из автобуса и полковник нервно орал на подчиненных. И поехало. Руку стали лечить, собрали деньги, но все уже было плохо, отказали почки. Отказало все. Может, совпадение, может — провокация, но он был до этого здоровым человеком. Теперь он трижды в неделю ездил в больницу на диализ. Но все чаще ему становилось плохо на собраниях, на акциях. Он пытался этого не показывать. Он продолжал жить, как жил. Брал у меня сигарету, шутил, делился новостями. Шел к Думе, проводил ЛГБТ-акцию.
В последнее время он все время был рядом с Людмилой Михайловной Алексеевной. Встречал ее, провожал. На любом митинге — со стульчиком для нее, с подушечкой. Он ее опекал. А я его опекала мало и плохо. Не было ни денег, ни времени. Не знаю, смогу ли себе это простить. Я не лезу обычно на несогласованных акциях в бучу, но когда при массовых задержаниях мне говорили, что в автобусе может быть Леша, я вставала перед омоновским автобусом с мандатом и не уходила даже когда эта хрень на меня ехала, а водитель в другую сторону смотрел, пока люди не убеждались, проверив, что Давыдова в автобусе нет. Ему нельзя уже было в полицию. Но он оказывался там от раза к разу.
Спасибо тем, кто заботился об Алексее. Вы молодцы. Я думаю, вы здОрово продлили ему жизнь. У него в глазах не было предчувствия смерти. У него было столько идей, планов, дел. После последнего удачного концерта Союза солидарности в поддержку пзк мы ехали вместе в метро, мы домой, а он — в больницу, — и, я не помню, Леша своего парня то ли за руку взял, то ли руку ему на плечо положил. И мы выходим с подружкой из вагона, я говорю: как думаешь, Айша, смело? Она говорит: смело. Но в нашей стране — достойно.
А я даже и хотела, чтоб в тот момент до ребят кто-то докопался. Чтоб ответить.
В действиях сотрудников полиции в тот летний день состава преступления обнаружено не было. Потому что наша страна такая. Но вы, сотрудники, вас там были сотни и тысячи даже, мирных демонстрантов — пара сотен. Алексей был принципиальным сторонником ненасилия. Он не сопротивлялся. Зачем вы это сделали? Вы не могли без этого обойтись? Потому что можно, потому что безнаказанно? Я не вам желаю гореть в Аду, а той системе, которая вам это позволила. Но просто: зачем?
Вот, Алексей, как-то так. Чего ты добился? За что воевал? Твоя страна, из которой, ты сказал, ты никогда не уедешь, впала в гомофобную истерию, которую инициирует и подпитывает власть, поддерживая свою посконную православность, суверенную самобытность и решительную вертикальность. Ты проиграл. Но по крайней мере одного человека ты изменил — меня. Для тебя это пустяк, ты сделал бы больше. Для меня это важно. Я думаю, все будет нормально, мы продолжим и победим. Я ж не одна такая. Я знаю, чего ты хотел.
Ну все, Леша, давай, увидимся, Царствие небесное, или да примет Всевышний твою священную борьбу (ее немало было), — это как тебе больше нравится, никогда о религии, вроде, не говорили. Но память точно вечная. Я буду помнить, пока живу, да и детки тебя хорошо знают и уважают. До встречи.
! Орфография и стилистика автора сохранены
