"Если наши люди, граждане России, окажут доверие Дмитрию Анатольевичу Медведеву и изберут его новым президентом, – произнес глава государства, – то и я буду готов продолжить нашу общую работу в качестве председателя правительства".
Провозглашение президента-наследника оказалось провозглашением тандемократии. Этот невиданный для нашей страны режим действует уже восемь месяцев, с момента инаугурации Дмитрия Медведева, и пора подвести предварительный итог: насколько эффективен он оказался для страны?
Каким был бы этот год, если Путин, сложив президентские полномочия, ушел бы из политики?
Сразу же надо уточнить, что слово "тандемократия" – лишь вежливый способ сообщить о том, что Владимир Путин остается первым человеком в государстве. Этот факт, изначально очевидный для широких масс, с большим или меньшим энтузиазмом признается сегодня и всеми фракциями наших руководящих кругов.
Особенность ситуации в том, что формальные полномочия президента по всем пунктам выше полномочий премьера. Поэтому наша система слегка напоминает систему маршала Юзефа Пилсудского, который много лет руководил Польшей, просто поставив себя выше любых официальных структур. Правда, против Пилсудского открыто выступала шумная и агрессивная оппозиция, чего у нас нет. Впрочем, Путин в нынешней своей особой роли пребывает далеко не так долго, как польский маршал.
Чтобы ответить, удачным ли оказалось у нас сосуществование двух правителей, более главного и менее главного, надо уточнить: а для каких конкретно кругов оно удалось или не удалось? А этот вопрос тянет за собой другой: из-за чего Путин решил остаться во власти, и вообще мог ли он уйти из политики, если бы даже и захотел?
Вполне вероятно, что первоначально он готов сдать дела. При условии, конечно, что в надежные руки и что круг лиц и группировок, на которые он опирался и которые видели в нем лидера, останется в прежнем своем состоянии.
Но это и оказалось невозможным.
Сложившийся при путинском президентстве руководящий слой совершенно не умел сохранять себя в прежнем состоянии, выдвигать из своей среды новых лидеров и сплачиваться вокруг них.
"Война кремлевских башен", "питерские либералы" против "питерских чекистов", "Патриотнефть" против "Либералгаза" – все эти определения не назовешь точными, что и простительно: в эпоху Путина все, происходящее наверху, окутано густым туманом. Линии разделов и расколов гораздо более извилисты. Но то, насколько они глубоки, было особенно очевидно осенью 2007-го, когда клановая борьба что ни день вырывалась наружу – в противостоянии Следственного комитета и Генпрокуратуры, в арестах генерала Бульбова и замминистра Сторчака и еще десятками и сотнями знаков, понятных посвященным.
Реальная смена первых лиц, какую бы фамилию новое первое лицо ни носило, почти с неизбежностью вела к победе одних и разгрому других. Страх порождал самые экзотические рецепты. За месяц до решения о введении тандемократии в качестве пробного шара появился документ за подписью активиста "Единой России" Абдул-Хакима Султыгова. Там предлагалось созвать некий "Гражданский собор российской нации", на коем принести что-то вроде всенародной присяги Путину как национальному лидеру.
Такова была атмосфера, в которой Путин решил остаться, выбрав для этого гораздо менее экстравагантную форму. Насколько горячо он сам стремился сохранить власть – загадка. Но нет сомнения, что его еще и толкали это сделать – чтобы законсервировать те расклады, которые сложились при нем.
Решение было верхушечным, но народные массы отнеслись к нему более или менее положительно, поскольку тоже были не прочь законсервировать путинскую стабильность, спускавшуюся к ним в виде стабильного роста доходов.
Понимание того, каким был властный мандат, который ему тогда вручили, дает ключ к сегодняшней политике Путина, проводимой в новые времена, совсем уже не похожие на привычное для него нефтегазовое процветание.
В обстановке углубляющегося кризиса его стремление раздать всем сестрам по серьгам, разделить накопленные государственные ресурсы между всеми группами интересов, хотя и недальновидно с экономической точки зрения, зато совершенно естественно с точки зрения путинского статуса. Его призвали консервировать, над этим он и продолжает работать, в любых обстоятельствах стараясь все сохранить в прежнем виде.
В этом смысле "консервирующими" были и его летние действия на Кавказе. Война между Россией и Грузией за Южную Осетию и Абхазию назревала давно и, независимо от того, "кто первый начал", стала логическим продолжением многолетнего и достаточно последовательного курса.
Обозначало ли сохранение у власти Путина отказ от некоей либеральной альтернативы, и был ли Медведев ее, этой альтернативы, носителем?
Собственно говоря, на финише своего президентства Путин не был заведомым противником некоторой, очень, конечно, ограниченной либерализации. В его высказываниях на рубеже 2007–2008 годов неоднократно звучали обещания остановить движение к госкапитализму, акционировать со временем государственные корпорации и т. п. Нет причин в это не верить. Почему бы и не передать корпорации в частные руки, если это будут правильные руки?
Именно тут граница потенциального путинского либерализма. Это такой либерализм, который всецело подчиняется задачам консервации. Все рычаги и все возможности, включая и новые возможности, должны сохраняться наверху, внутри того руководящего круга, который есть.
Хотел и мог ли Медведев всерьез обновить систему, окажись у него в руках неурезанные полномочия государственного главы? Более или менее реальная либерализация "сверху" подразумевает не просто изменение верхушечного баланса сил (уйди Путин, этот баланс и так сохраниться бы не смог), но еще и способность руководить этим процессом. На сегодняшний день Дмитрий Медведев не доказал ни того, что может это делать, ни даже того, что всерьез хочет.
Что же касается запросов "снизу" на какие-либо перемены, то до недавнего времени его практически не было – пока с неба лились нефтедоллары, жизнь рядовых людей улучшалась. Сейчас, по мере нарастания житейских трудностей, эти запросы начинают появляться. Но к кому они обращены?
Для широкой публики Путин и Медведев политически абсолютно идентичны, при очевидном старшинстве первого из них. Второй же в глазах простого человека никоим образом не выглядит альтернативой. В последние недели рейтинги доверия обоих стали немного хуже, хотя и остаются внешне превосходными. Впрочем, оба правителя явно догадываются о качестве этого "доверия", которое не подлежит проверке на прочность и не способно долго выдерживать сколько-нибудь серьезных непопулярных шагов.
Урок, полученный Путиным в 2005 году, когда монетизация льгот резко уронила его рейтинг, основательно им усвоен, и сейчас перед широкими массами он выступает только как распределитель благ. Неполнота собственного властного статуса дополнительно подталкивает его вести себя именно так. А ограниченность резервов государства подсказывает, что достаточно скоро так себя вести станет просто невозможно.
Тандемократия, задуманная в сытые и спокойные времена и довольно устойчиво работавшая в последние месяцы бума, все чаще дает сбои теперь, когда стране нужны решения не общеприятные, а компетентные, когда консервация статус-кво сделалась неосуществимой, потому что само это "статус-кво" осталось позади, в прошлой жизни.
Тот мандат, который Путин получил год назад, исчерпан. Если бы он тогда не принял его и уволился в запас, то сегодня вполне мог бы претендовать на возвращение к власти в качестве спасителя. Но поскольку он его принял, то сохранение себя наверху требует теперь от него идейного преображения, которое по плечу только большому политическому стратегу.
Незачем гадать, сможет он это или нет. В любом случае 2009 год станет годом новой политической повестки и нового властного мандата. Перемен требует уже не календарь президентских выборов, как в 2008-м, а сама жизнь. А ее не обойдешь.
Оригинал статьи опубликован на сайте www.gazeta.ru
