Бывший фигурант "болотного дела" Сергей Кривов вышел из колонии неделю назад. Уже в первый день в Москве он обсуждал с друзьями возможность пойти наблюдателем на выборах и интересовался судьбой политических объединений. Со стороны кажется, что такой человек уж точно не мог провести в заключении три года и девять месяцев: настолько много в Сергее энергии и так легко и интересно с ним беседовать едва ли не на любую актуальную тему. В колонии он следил за новостями и основные выводы о нынешнем особом пути России сделал еще там. Сергей признается: Москва спустя почти четыре года его не поразила, привыкать к свободе заново пока не приходится. "Разве что темп жизни стал еще быстрее", — замечает бывший политзаключенный. Как оппозиции выжить в недружелюбной среде, что принесли массовые митинги, как штампуют приговоры и любят ли в тюрьме власть, Сергей Кривов рассказал Каспаров.Ru.
— Какие у вас впечатления от первой недели на свободе?
— Если говорить об ощущениях, то, образно говоря, чувствую себя Штирлицем под колпаком у Мюллера. Но думать особенно некогда — нужно разгребать накопившиеся семейные дела, сейчас этим и занимаюсь. И встречаюсь с друзьями, знакомыми, конечно.
В колонии я читал газеты, смотрел телевизор, так что о нынешней политической ситуации в стране мне известно хорошо.
— Что вы имеете в виду?
— Политическая ситуация изменилась очень сильно. Раньше ощущалось воодушевление и была надежда на достаточно быстрые изменения, на прогресс. А сейчас максимум, чего можно ожидать — прохождение одной-двух оппозиционных партий в Госдуму. При честных выборах, я уверен, "Яблоко" наверняка бы набрало нужное количество голосов, ПАРНАС, наверно, тоже. Но при нынешних выборах их попадание в Думу вилами на воде писано. Если их оставят за бортом — это будет очень серьезное поражение для оппозиционного движения. Это обозначит дальнейший курс.
Гайки закручены уже настолько сильно, что закручивать их дальше уже особого смысла не имеет, но я уверен, что это будет продолжаться — для перестраховки. Конечно, свободы и гласности нет уже сейчас, но может быть еще хуже, в этом предела нет.
Лично у меня есть стойкое ощущение, что я не могу говорить, что думаю, потому что меня за это посадят. Как в незапамятные сталинские времена. И это несмотря на то, что мои убеждения никаким законам не противоречат. Они противоречат лишь личным интересам властей предержащих, которые в свою очередь противоречат интересам граждан страны. Кроме того, в последнее время принята масса репрессивных законов, противоречащих Конституции. Есть статьи, например 282-я статья Уголовного кодекса — разжигание ненависти между какими-либо группами, 319 — оскорбление представителя власти, 128.1 — клевета. Они сформулированы таким образом, чтобы под них при желании можно было подвести любую критику власти и сказать, что ты кого-то оклеветал, оскорбил, разжигал ненависть. И, соответственно, получай "по прейскуранту". Хорошо если штраф, а то и до четырех лет лишения свободы.
— После приезда в Москву вы сказали, что не жалеете, что пришли на Болотную, и вышли бы снова на митинг, если бы понадобилось. А как вы сейчас оцениваете массовые митинги 2011-2012 года?
— По большому счету я стал активно проявлять свою гражданскую позицию перед декабрьскими выборами 2011 года, хотя на митинги ходил и раньше. Я был уверен, что сразу после тех выборов начнутся серьезные изменения. Сейчас я сам не понимаю, почему у меня была такая уверенность. Может быть, из-за моей собственной активности.
Когда я первый раз пришел на митинг, для меня это стало определенным шоком. Со сцены в центре Москвы Борис Немцов через микрофон говорил, что Путин — вор, и вся толпа скандировала это вместе с ним. Я не думал, что это можно так открыто говорить. Тот митинг меня воодушевил, и я начал ходить на все возможные мероприятия, занимался агитацией перед выборами.
Сейчас я уверен, что те митинги сыграли в жизни страны значительную роль. С них начались существенные изменения. Конечно, ситуация не улучшилась, а наоборот.
Но кое-что прояснилось: раньше подлинная позиция власти была завуалирована для большей части населения, а после тех событий многое стало очевидно. Выкристаллизовалась оппозиция, те самые 14%.
Люди стали общаться между собой, обсуждать актуальную повестку, а власть в ответ начала с ними бороться. Была принята серия репрессивных законов, нарушающих Конституцию. Спокойная жизнь прекратилась, но и оппозиционно настроенные люди поняли, что могут бороться, что их много, а не каждый сам по себе. Каждый седьмой придерживается схожих взглядов, и есть общие цели!
Более того, я считаю, что война в Украине — это тоже результат тех митингов. Путин понял, что ему нужно как-то поменять свою политику, проявить активность, потому что дальше сидеть спокойно не получится. И решил прибегнуть к проверенному многими до него способу — "маленькой победоносной войне".
— Вопрос Украины, наверное, самый острый на данный момент. Общество поляризовано по этому вопросу, оппозицию он тоже расколол. Кроме того, люди потеряли интерес к демократической повестке. Как в такой ситуации искать общий язык?
— Это очень сложный вопрос, фактически неразрешимый. Раньше деление общества по политическим взглядам хотя бы было понятным: были те, кто против Путина, и те, кто за него. А сейчас те, кто против Путина, тоже разделились на тех, кто за Крым, и тех, кто против. А любые разногласия в оппозиции, конечно, на руку властям.
Это в первую очередь вопрос мировоззрения, а его исправить очень трудно. Тому, кто лоялен к Путину, его недостатки доказать очень трудно — он не готов слышать. Из одного лагеря в другой практически никто не переходит. Точно так же и с Крымом. Если человек "за Крым", не сработают уже никакие убедительные доводы. К слову, и у тех, и у других есть доводы в пользу своей точки зрения.
Мне казалось, все упирается в какие-то базовые ценности, в воспитание. Но от чего они зависят, не ясно. Вероятно, не от школы, не от эпохи, потому что есть молодые люди 18-20 лет, которые оценивают ситуацию так же, как и я. А есть, наоборот, люди 40-50 лет, которые воспитывались в той же советской школе, и, казалось бы, у нас должно быть общее мировоззрение, но это не так.
Если общий язык будет найден, то произойдет это очень нескоро. Пока поляризация только нарастает, разные группы все больше дистанцируются друг от друга, между ними умышленно разжигается вражда.
Но с тем, что люди потеряли интерес к демократической повестке, я бы не согласился. Это смотря какие люди. Большинство просто затаилось, не видя перспектив реального изменения ситуации.
— Многие ждут, что со временем псевдопатриотический угар выветрится и маятник общественного мнения качнется в другую сторону.
— В какой-то степени — да, потому что пустой холодильник сыграет свою роль. Чем хуже будет ситуация в стране, тем ниже будет уровень поддержки режима. Но пока до существенных изменений далеко. Во власти сидят профессионалы, они думают, как не допустить перемен, и умеют сводить все к тому, что "есть отдельные проблемы". Причем подается все это так, что виноват в них не нынешний режим, а Америка, Европа, Украина и так далее по списку.
Более того, для большинства, которое ведется на пропаганду, власть изобретает все новые и новые разводки. Судя по всему, нам предстоит еще много всяких изменений, в том числе в диспозиции разных групп влияния и политических партий.
— Что в такой ситуации делать людям демократических взглядов?
— Действовать по ситуации: по мере ее развития выплывает та или иная задача. Сейчас это выборы в Госдуму. И нужно работать над тем, чтобы добиться максимального результата.
Но я понимаю, что в этой сфере есть масса причин для разочарования, причем они не сводятся только к отсутствию честных выборов в России. Сейчас сначала создают партию, а потом ломают голову: "За что же нам бороться, как нам выделиться, как себя разрекламировать, чтобы привлечь сторонников?" А должно быть наоборот: сначала появляется задача, а потом для ее решения люди объединяются в организацию. И, к сожалению, мои слова относятся не только к провластным партиям, но и к оппозиционным. Что же это за политики такие, если их цель не достичь чего-то для народа, а просто заниматься всей этой политической суетой и личной карьерой? Меня это тоже расстраивает.
Я понимаю, почему некоторые политики склоняются к идее бойкота выборов, например Навальный. Его партию до выборов не допустили.
Но, на мой взгляд, если человек критически настроен к нынешней власти и уверен, что стране нужны перемены, голосовать нужно обязательно. И агитировать всех сделать то же самое, потому что маленькая явка всегда в интересах власти. Она дает большие возможности для фальсификаций и в конечном результате повышает долю госбюджетников, согнанных властью на выборы из-под палки.
— Вы собираетесь как-то подключиться к решению связанных с выборами задач?
— Я хотел бы быть наблюдателем на сентябрьских выборах. Наблюдение за выборами — это одно из моих любимых занятий. Первый раз я был наблюдателем в 1989 году, когда избирался первый Верховный совет. Хотелось проверить, действительно ли будут фальсификации, как предрекали — мол, что хотят, то и нарисуют.
Комиссии тогда организовывались по производственному принципу, а я работал в МИФИ. Институт большой, и из своих рядов он собрал пять или шесть комиссий. В одну из них пошел я, причем располагалась она в студенческом городке МИФИ, состояла из мифистов и кандидатом в депутаты был декан одного из факультетов, а руководил проведением выборов ещё партком института. Казалось бы, были все условия для фальсификаций. И тем не менее ни малейшего намека на них не было. Все было прозрачно, чисто. То же было и в 1991-1993-х годах. Сейчас все иначе. А если возвращаться к тому, что происходит сейчас: я думаю, необходимо, чтобы на сентябрьских выборах было как можно больше наблюдателей.
Да, бороться очень сложно. Но если наблюдатели не смогут предотвратить фальсификации, они их хотя бы зафиксируют, расскажут о них обществу. Это важно, потому что власть, конечно, постарается потом представить ситуацию так: все прошло прекрасно и демократия у нас процветает, а оппозиция никуда не прошла, потому что ее идеи "далеки от народа".
— Как люди в колонии и СИЗО реагировали на то, что вы сидите по политическому делу?
— Я не скажу, что разговаривал об этом со всеми подряд. Сам я разговоров на эту тему не начинал. Никакой, условно говоря, пропаганды не вел. О политике там есть, с кем поговорить, но это все-таки незначительная часть заключенных. Большей части это все не интересно. У них свои проблемы — они рассказывают друг другу, как кололись, как воровали, как их взяли и так далее.
Но если люди сами проявляли интерес, я обо всем рассказывал.
В основном реакция была такая: "Мы понимаем, разделяем, но жертвовать собой, свободой — это как-то чересчур, пусть оно как-то само рассосется". В победу в стране европейских ценностей практически никто не верит.
Они говорят: "Ты лезешь на рожон. Ты уже огреб, и, если будешь лезть и дальше, огребешь снова. Подумай: мы нормальные люди, мы желаем тебе добра. Да, ты прав. Но что-то изменить невозможно".
Еще один интересный момент. Принято считать, что на воле соотношение разных политических взглядов 86% на 14%. Я бы сказал, что в тюрьме отрицательное отношение к Путину выше — 30-40%. В порядке вещей такая ситуация: люди смотрят телевизор, показывают Путина, и они начинают его матом крыть, мол, уберите этого, не буду говорить, кого. И это совершенно нормально воспринимается общей массой.
— А ярые сторонники нынешней власти встречаются?
— Бывают люди, которые считают:
"Путин молодец, он вас всех скрутил. Он наш. Я бы на его месте сделал бы то же самое, у меня бы никто и чирикнуть не смог". То есть они оценивают по сути все так же, но считают это естественным и не осуждают. Закон джунглей: кто сильнее, тот и прав.
Раз он в данный момент победил, значит — молодец. Как в боях без правил: надавал кому-то, значит, молодец. А то, что правил нет, так это такие правила. Можно все! Правовой нигилизм — то общее, что объединяет нынешнюю власть и этих не лучших, даже в колонии, людей.
— Доводилось ли вам пересекаться в заключении с другими политзаключенными? Много ли в колониях и СИЗО людей, которые попали туда исключительно потому, что помешали кому-то из власть имущих?
— Если не считать "болотников", я пересекался в автозаке с людьми, которые хотели организовать референдум за изменение Конституции в ключе, который им казался более правильным. Я также согласен, что там многое нужно менять. Но это, конечно, не значит, что нынешнюю Конституцию можно нарушать.
А людей, которые попали в колонию по каким-то околополитическим мотивам или из-за чьих-то финансовых интересов, сколько угодно. В последнее время я сидел в колониях в Брянской области. Там встречаются, например, мусульмане из Ставропольского края и других южных районов. Очень часто их начинают преследовать только за то, что они верующие. Я общался с человеком с такой историей. Он никакой не экстремист, законопослушный, абсолютно адекватный человек.
Я сказал ему, что я атеист, он заинтересовался, потому что мало кто говорит это открыто, а он хоть и мусульманин, но не зашоренный, и мы с ним со взаимным удовольствием достаточно много общались, причем не только на эту тему. Да, мы по религиозным вопросам не сходимся, но разговоры у нас складывались совершенно нормально.
Этот человек получил срок больше четырех лет за подкинутые ему предметы и сейчас, когда он вышел, он понимает, что не может больше жить там, где жил раньше, потому что ему этого просто не дадут сделать. И это в порядке вещей в тех краях, таких ситуаций много.
— В колонии №5 Брянской области в городе Стародубе у вас сложились очень напряженные отношения с администрацией. Это связано с тем, что вы сидели по политическому делу?
— Нет, изначально на это вообще не обратили внимания. Хотя, когда я был в карантине и меня распределяли в отряд, один майор сказал, что он послушал в Интернете фрагмент моего последнего слова длительностью один час десять минут. Меня удивило, что человек вдруг потратил столько времени. Но он больше ничего не сказал, а мне было неудобно спрашивать, тем более их там сидело несколько.
А потом я попал в отряд. Я думал, в первый день начальник отряда хотя бы познакомится с вновь прибывшими, но этого не произошло. Только недели через две, когда он проходил мимо меня, он случайно выяснил, по какому делу я сижу. Он задал мне вопрос о какой-то мелочи, а потом скосил взгляд на бирку на груди и спросил, что это у меня за статья. Она же редкая. Я ответил. В таких случаях я сразу поясняю, что это по "болотному делу". Он немного удивился, но на этом все, никакой особой реакции не было. Отношение было таким же, как ко всем другим заключенным.
И только когда я стал писать заявления на имя начальника колонии, ситуация изменилась. Началось все, когда я просил перевести меня на облегченные условия содержания (такая возможность у заключенного появляется после определенного срока пребывания на старых условиях — прим. Каспаров.Ru). Недели через две я спросил, какова судьба моего заявления.
На это начальник отряда ответил, мол, тебе откажут. Я спросил почему. Он сказал, что у меня было взыскание в СИЗО. Тогда я об этом узнал впервые — через полтора года после того, когда мне его якобы вынесли.
Уже потом через суд я пробовал его отменить. Но это взыскание они не поленились оформить по всем правилам: написали, что я отказался от письменных объяснений и от ознакомления с постановлением о взыскании, и внизу подписи трех человек. Против таких бумажек спорить бесполезно, хотя ни о каком взыскании мне, конечно, никто ничего не говорил. Решили, что проще втихаря.
Когда в колонии мне первый раз сказали, что откажут в облегченных условиях, я попросил дать письменный ответ. Мне пообещали. Прошло еще две недели — ничего. Тогда я подал заявление о переводе на облегченные условия снова. Параллельно написал еще по каким-то вопросам.
И с подачей каждого нового документа я все больше утверждался в том, что мои заявления никто и не думает рассматривать. Их просто выбрасывают — мало ли что зэк понапишет.
А по Уголовно-исполнительному кодексу я должен получать ответы. Но в Стародубе за все это время я их вообще не получал, разве что в самом конце пребывания, уже после суда с администрацией, мне пару ответов дали.
В итоге я подал в суд, чтобы обжаловать незаконные действия администрации. После этого началось некое движение: приезжала проверка из брянского УФСИН. Наш отряд построили в локальной зоне, подполковник из УФСИН спросил: "Если у кого-то есть желание поговорить отдельно, какие-то жалобы, сообщите". Я ответил, что у меня есть. Заместитель начальника колонии на это сказал: "Хорошо, мы тебя позже вызовем". Они ушли, а я остался ждать до конца дня. В итоге сотрудник УФСИН уехал, а меня так никто и не вызвал. Возможно, проверяющему сказали, что я передумал обращаться, а может быть, меня проигнорировали по взаимному согласию. Ведь это не нужно ни тем, ни другим.
Постепенно противостояние стало нарастать. В итоге я подал и в суд, и в московский ФСИН, и в брянский УФСИН, и в прокуратуру по надзору за соблюдением законов в исправительных учреждениях. Администрацию это достало, и пошли всякие проблемы.
Закончилось это тем, что в мой баул, хранившийся в каптерке, в мою открытую коробку со стиральным порошком, подкинули симку. Причем сделал это явно не сотрудник колонии. Он бы не смог зайти незаметно. Это было сделано через других заключенных. Руки для такого всегда найдутся: в каждом отряде, к примеру, есть стукачи, которые работают на администрацию. Мне обещали, что я попаду в ШИЗО, потом — на строгие условия содержания, буду под административным надзором после освобождения как злостный нарушитель дисциплины, но потом это все рассосалось — меня перевели в другую колонию, потому что с этой администрацией я уже был несовместим.
Правда, пришлось посидеть под крышей четыре месяца, а это не очень радостное занятие.
— Там ведь даже прогулки в закрытом помещении?
— Да, там как в СИЗО, только хуже. Помещение, где я сидел, имело площадь 8 квадратных метров, низкий потолок. Внутри скамеечка, стол. Спальное место пристегивают на весь день к стене. Можно лечь на скамейку, но ноги свисают. Обычно люди в таких условиях лежат на полу, но я даже не пытался. Мне это кажется унизительным. Либо на скамейке сидел, либо ходил туда-сюда по помещению.
Плюс другие неприятные моменты, которых нет в СИЗО. Например, обыск два раза в день. В изоляторе все-таки сидят еще не осужденные люди, к тому же до суда я находился в Москве.
В Москве ОНК часто ходит, и законность действий администрации выше. А в колонии, в крытой тюрьме — попробуй вякни. Можно, конечно, и сказать что-то, но и огрести дубинкой тоже можно без проблем. Например, за спор с сотрудником.
Но они тоже всегда смотрят, с кем имеют дело, и меня эта участь миновала.
— Чем заключенные занимаются в свободное время?
— Зависит от колонии. Несмотря на то, что уголовно-исполнительный кодекс один, правила внутреннего распорядка одни, порядки в каждом месте свои. Между администрацией и осужденными постоянно идет борьба за то, кто у кого какие возможности отожмет.
В колониях, где был я, дела обстояли так: около 50-60% заключенных работали, причем многие внутри, в жилой зоне — в банно-прачечном комбинате, в столовой и так далее. С неработающими дела могут обстоять по-разному.
Например, в Стародубе всех гоняли в столовую, где два часа в день люди за столами слушали в записи правила внутреннего распорядка.
Кто-то в это время дремал, кто-то разгадывал кроссворд, кто-то книгу читал. И хотя эти правила внутреннего распорядка крутят каждый день по два-три часа, никто, естественно, в это дело не вслушивается, и на какой-то конкретный вопрос по правилам ответить не сможет.
Частенько в свободное время спят. Но, опять же, тут все зависит от места. Где-то, даже если спящего человека заметит начальник отряда, он его только поднимет, но никаких взысканий не будет. А в другом месте все иначе — даже садиться на спальное место категорически запрещено, что прописано в правилах. Некоторые играют в нарды, другие смотрят телевизор. Кто-то просто болтает с другими заключенными или ходит. Книги читает незначительная часть людей. На отряд в сто человек от силы десять ходят в библиотеку.
— А какие занятия находили вы?
— Я читал газеты. Для меня это было самое полезное и приятное времяпрепровождение. После меня газету читали еще четыре-пять человек. А потом я ее отдавал в библиотеку. Но тут не все было гладко. В какой-то момент все эти издания забрала администрация. Потом библиотекарю дали команду не брать их у меня больше.
У меня есть привычка подчеркивать какие-то моменты в газете, когда я ее читаю. Однажды в библиотеку в моей последней колонии пришли замначальника по воспитанию и другие люди из администрации — решили забрать накопленную "Новую газету", ну и посмотрели, что я наподчеркивал. Посмотрели и схватились за голову: "Ё-мое!" Пошли с этими газетами к начальнику колонии, но он там достаточно здравый человек и претензии их отклонил, наверно, сказал: "Это же федеральная газета. Человек имеет право ее получать, читать. А подчеркивать кто же ему запретит? Или что, нужно определять, что ему можно подчеркивать, а что — нельзя?"
А они-то хотели каких-то жестких мер. Но какие в такой ситуации могут быть жесткие меры? Объявить меня врагом народа? Ну меня уже и так им "телевизор" объявил. (смеется)
— Сталкивались ли вы с цензурой в колонии и СИЗО?
— В моем случае есть разница между двумя колониями, где я был. Общая проблема — нет возможности получать юридическую литературу — Уголовный кодекс, Уголовно-процессуальный кодекс, Уголовно-исполнительный кодекс. В Стародубе было старье за 2008, 2009 год. Такой юридической литературой пользоваться невозможно, она давно устарела. Я получил новые кодексы только с четвертой попытки. Мне их и присылали, и передавали с передачами, но до меня они не доходили.
В колониях препятствуют тому, чтобы люди имели законы. Это не в интересах сотрудников ФСИН — чем больше человек изучает кодексы, тем больше он потом начинает качать права.
А в СИЗО с цензурой свои проблемы. Например, там прямо из распечатанных электронных писем вырезают показавшиеся "неблагонадежными" строки. И дают тебе листочек, который похож на лапшу, держащуюся на тонких перемычках.
— Изменило ли вас заключение, в том числе ваши политические взгляды?
— Мое мировоззрение, отношение к жизни, политике, существующему режиму остались прежними. Что-то во мне, наверно, изменилось, но что именно, я сказать не могу — для меня это незаметно.
— Вы видели работу механизмов власти изнутри. Наверняка вы думали над тем, как нужно реформировать судебную и исправительную систему?
— Начну с того, что по политическим делам никакого независимого, объективного суда в России нет. С самого начала ясно, каким будет приговор.
Как мне кажется, по резонансным делам до судьи просто доводится решение сверху. Возможно, с некоторым "люфтом". А по менее громким — они сами понимают, что от них требуется и поступают по принципу "лучше перебдить, чем недобдить". Слава богу, в системе выросли, а не на "диком западе", понятия усвоили лучше законов.
Как правило, суд выносит решение, которое запрашивала прокуратура, соглашается с ее версией и версией следствия. Предположить, какая будет позиция у них, тоже можно заранее. И это не частный случай, в нем отражается работа механизма в целом.
На сегодняшней день судебной системы в России фактически нет. Да, она может выносить приговоры наркоманам или ворам. Но и то: в любом не политическом деле встает вопрос денег. Коррупционные возможности при уголовном преследовании очевидны и неисчерпаемы. Задержанного сначала начинают трясти полицейские, потом следователь. О беспристрастности говорить не приходится.
И в этой вертикали все ее части понимают, что не должны идти против других "ветвей", ведь у всех свой бизнес, поэтому судьи закрывают глаза на нестыковки в версии прокуратуры, прокуратура игнорирует нарушения во время следствия, следователи покрывают полицейских.
Поэтому даже если в деле нет политических мотивов, редко можно сказать, что суд объективен и выносит беспристрастное решение, хотя и такое не исключено.
Возродить судебную систему будет очень трудно. Значительной части судей, которые хотели жить по закону, давно дали от ворот поворот. Так что, даже если бы сверху пришел некто, готовый к реформам, возник бы вопрос: что делать с нынешней прогнившей системой? Многих нужно попросту люстрировать и судить. А кто это будет делать? Честные судьи. Но где их взять?
С колониями все более запутанно. В разных ИК разный режим, где-то он более-менее нормальный. С 2015 года я сидел в колонии в Клинцах. До этого там был бунт.
А до него был беспредел, вплоть до пыток, когда "козлы" (порядка 50 заключенных, которым администрация делегировала право на насилие) терроризировали всю зону, вплоть до загонки иголок под ногти и вырывания зубов плоскогубцами.
Рассказы обо всем этом от тех, кто тогда сидел, даже просто слушать крайне тяжело — начинает мутить. Самым жестоким был "Живодер". Его вспоминают с содроганием. Все в конечном счете упиралось в деньги, которыми можно было откупаться. Кое-кого после бунта посадили, но не тех, кто беспредельничал, а тех, кто этого не вынес и поднял бунт, — ст. 321 УК, "Дезорганизация работы исправительного учреждения".
Козлов выбрасывали из окон и громили в запале все подряд — здания, помещения, бытовую технику. Холодильники в окно, битье кафельной плитки и т.д. После бунта порядки стали относительно нормальными. Но я слышал, что бывает и в других зонах, например в Омске или Красноярске. Проблема там та же самая: сотрудники зарабатывают на заключенных деньги, вышибают их. Иногда это очень крупные суммы. За них многие готовы свернуть шею самому себе, не то что другим. Рецепт тут тот же самый: возвращать все в законную колею.
Во всех сферах нынешний режим загоняет страну в тупиковую ситуацию, которая скоро может стать фатальной, потому что воссоздавать сложную взаимосвязанную систему куда сложнее, чем разрушать, особенно когда это касается мировоззрения людей.
Самое страшное — это разрушение менталитета народа, превращение его в быдло. Идеальный расклад для нынешнего режима: 10% преданных ему подонков, готовых на все, и 90% "овец", боящихся даже рот открыть.
Власть сверху приучает людей к тому, что законов в нашей стране нет. "Кто сильнее, тот и прав, что хотим, то и делаем. А если вы нас поддерживаете, то и вы можете жить так же, для вас тоже не будет законов", — вот те мысли, которые они прививают обществу. О чем говорить, если сотрудники ФСБ, следователи, прокуроры, высшие чиновники занимаются рейдерством и рэкетом? Сколько генералов силовиков являются долларовыми миллионерами? Каким образом они ими стали? Может, я разжигаю ненависть? Но про это пишут в газетах и показывают по центральным каналам...
Реформа системы не может быть косметической. Косметическая — бесполезна. Тут требуется ломка всего сегодняшнего жизненного уклада страны. Всей созданной силовой вертикали, которая противоречит и Конституции и просто принципам демократии. И совершенно не ясно, каким образом она может произойти. Идеальный способ для начала перемен — переизбрание Госдумы и президента на людей, которые понимают, что законы все-таки созданы для того, чтобы их выполнять, а не нарушать. И как раз для такой смены существуют выборы. Проблема только в том, что нынешняя власть реальных выборов никогда не допустит. Силовой сценарий и невозможен на данный момент, и не очень страшен, и нежелателен в принципе. Любое вооруженное столкновение — это кровь, жертвы, новая нелегитимность и т.д. То есть все то, чего ни один нормальный человек, в том числе и я, никому не пожелает. Все нужно делать мирно и по закону, а не уподобляться тем, кто поступает иначе.
Ясно одно: изменения — это очень долгий процесс, и трудно сказать, когда же наконец Россия станет настоящей европейской державой, отбросит законы джунглей и научится уважать права своих граждан. Альтернатива — путь Северной Кореи, то есть превращение страны в концлагерь. Об этом, конечно, страшно и думать, хотя должен признать, что движемся мы на полных парах именно в этом направлении.
